Казалось, она была довольна. Я рада, что вы нашли ее. Он ничего мне не ответил. Тем не менее, улыбнулся я, не смею утверждать, что в моих записках вовсе отсутствует стремление к сенсационности.
Вы нашли ее там? Именно там мы ее и нашли.
Казалось, она была довольна. Я рада, что вы нашли ее. Он ничего мне не ответил. Тем не менее, улыбнулся я, не смею утверждать, что в моих записках вовсе отсутствует стремление к сенсационности.
Возможно, вы и ошибаетесь, продолжал он, подхватив щипцами тлеющий уголек и раскуривая длинную трубку вишневого дерева, которая заменяла глиняную в те дни, когда он был настроен скорее спорить, нежели размышлять, возможно, вы и ошибаетесь, стараясь приукрасить и оживить ваши записки вместо того, чтобы ограничиться сухим анализом причин и следствий, который единственно может вызывать интерес в том или ином деле.
Мне кажется, в своих записках я отдаю вам должное, несколько холодно возразил я, ибо меня раздражало самомнение моего друга, которое, как я неоднократно убеждался, было весьма приметной чертой в его своеобразном характере. Нет, это не эгоизм и не тщеславие, сказал он, отвечая по привычке скорее моим мыслям, чем моим словам. Если я прошу отдать должное моему искусству, то это не имеет никакого отношения ко мне лично, оно вне меня. Именно на логике, а не преступлении вам и следовало бы сосредоточиться. А у вас курс серьезных лекций превратился в сборник занимательных рассказов. Густой туман повис между рядами сумрачных домов, и лишь окна напротив тусклыми, расплывшимися пятнами маячили в темножелтой мгле. У нас горел свет, и блики его играли на белой скатерти и на посуде со стола еще не убирали. В то же время, после паузы продолжал он, попыхивая своей длинной трубкой и задумчиво глядя в огонь, вас вряд ли можно обвинить в стремлении к сенсационности, ибо большинство тех случаев, к которым вы столь любезно проявили интерес, вовсе не представляет собой преступления. Боюсь, однако, что, избегая сенсационности, вы оказались в плену тривиальности.
Может, в конце концов так и случилось, ответил я, но методы, о которых я рассказываю, своеобразны и не лишены новизны.
Мой дорогой, какое дело публике, великой, но лишенной наблюдательности публике, едва ли способной по зубам узнать ткача или по большому пальцу левой руки наборщика, до тончайших оттенков анализа и дедукции? И тем не менее, даже если вы банальны, я вас не виню, ибо дни великих дел сочтены. Человек, или по крайней мере преступник, утратил предприимчивость и самобытность. Что же касается моей скромной практики, то я, похоже, превращаюсь в агента по розыску утерянных карандашей и наставника молодых леди из пансиона для благородных девиц. Наконецто я разобрался, на что гожусь. А полученное мною утром письмо означает, что мне пора приступить к новой деятельности.
